|
Прошли пять лет учебы в Политехническом институте.
Все эти годы я напряженно и увлеченно учился. Длинные
зимние вечера я просиживал в институтской библиотеке
до самого ее закрытия. Ни студенческие выпивки, ни столь
популярные в то время вечера танцев не интересовали
меня, и потому в кануны праздников и нового года случалось,
что я оставался единственным читателем в огромном зале.
Однако, как уже упоминалось, я урывал очень много времени
от учебы для своих философских и внепрограммных научных
занятий. Кроме того, вся наша учебная группа очень увлекалась
искусством. Это была маленькая группа — всего 11 человек,
из которых 7 были евреями. Мы все вместе посещали курсы
по истории изобразительных искусств, по музыковедению;
неисчислимое количество дней проводили в Эрмитаже и
старались не пропустить ни одного концерта в Большом
или Малом залах филармонии. В течение нескольких лет
мы вместе посещали еженедельные лекции о классической
музыке, которые очень увлекательно и с огромным успехом
читал музыковед Энтелис.
Разумеется, я оставался комсомольцем, а на одном из
курсов был даже избран комсоргом группы.
Я выступал на собраниях и повторял штампованные фразы,
почерпнутые из последнего номера газеты. Не могу сказать,
чтобы лживость моего поведения особенно меня угнетала.
Лгали все, ложь стала давным-давно усвоенной привычкой,
а единственной альтернативой было встать, во всеуслышание
заявить: «Не хочу притворяться, хочу выйти из комсомола»,
— и... отправиться в Сибирь. Увы, я не встал и не заявил,
и, признаюсь, даже в мыслях моих этого никогда не было.
Будучи на третьем курсе, я стал работать в гидравлической
лаборатории. Хотя моя роль поначалу была вспомогательной,
сам факт моего участия в научных исследованиях приводил
меня в трепет.
Помню, как однажды в процессе работы я спроектировал
какое-то простенькое устройство, начертил его, сдал
чертеж в мастерскую и через несколько дней получил мое
детище готовым. Это произвело на меня впечатление чуда.
Казалось удивительным, что мой замысел, воплотившийся
первоначально в условном рисунке плоского чертежа, стал
вдруг осязаемым, реально существующим... Впрочем, работа
в лаборатории приносила также и весьма необходимый заработок,
который вместе со стипендией обеспечивал мне скромное,
но вполне безбедное существование.
Экзамены, бывшие для многих студентов бедствием, воспринимались
мною как праздник, как азартная игра. Я любил экзаменоваться
у преподавателей, у которых экзамен превращался в состязание,
в единоборство на поприще глубины знаний и сообразительности.
Летом мы проходили инженерную практику на строительстве
гидротехнических сооружений. Эти сооружения входили
в моду, поскольку Сталин — «зодчий коммунизма» — как
раз распорядился приступить к «великим стройкам коммунизма»,
включавшим несколько крупных гидроэлектростанций, а
также Волго-Донской судоходный канал.
На строительстве этого канала я пробыл все лето 1951
года. Я находился на участке, примыкавшем к Дону. До
сих пор у меня перед глазами бескрайняя, выжженная солнцем,
пыльная степь, по которой конвоиры-казахи с собаками
гонят тянущиеся до самого горизонта колонны рабочих-арестантов.
Жара стояла все время выше сорока градусов, но люди
работали исступленно, поскольку это обеспечивало зачет
одного дня заключения за три. Я близко познакомился
со многими заключенными, выслушал сотни душераздирающих
историй... Я научился там кое-чему и по гидротехнике,
однако несомненно, что столкновение лицом к лицу с неведомыми
мне раньше сторонами жизни было еще более важным и поучительным.
|
